Ночь в реанимации

Медсестра внимательно посмотрела на небольшой пузырек, торчащий из огромной бутылки, внутри которого монотонной чередой шлепались о дно маленькие капельки, оставляя на стенках рисунок дождливого дня на стекле.

 — Вам удобно!

 — Да. — скорее машинально, чем осознанно ответил Антон.

Он чувствовал сильную заторможенность своих мыслей и даже, когда девушка кивнула и вышла из палаты, не смог себе ответить на этот вопрос.

Антон начал оглядываться по сторонам. В палате он был один, хотя на противоположной стороне стояли еще два таких же длинноруких гиганта. Возле каждого была огромная кровать на колесиках с кучей поддержек, и расплющенным основанием, как у машины формулы 1. Рядом с ней стояла тумбочка, выполненная в техно стиле. Все вместе это напоминало трансформеров, только медицинских. Казалось, они только и ждут, пока уйдет медсестра, чтобы вернуться в свое привычное состояние и поболтать с новичком.

Антон посмотрел в проем, где исчезла сестра. Это была огромная, по городским меркам, распахнутая дверь, в которую без труда мог бы пройти слон. Но, вероятнее всего, такой размер был выбран не с этой целью. Продолжением стены было большое окно в коридор, где появлялась и быстро исчезала фигура медсестры.

Время тянулось или летело, Антону было не понятно, хотя он чувствовал, что оно утекает медленно. Но это не тяготило. В привычной жизни он бы уже измучался от безделья, но сейчас и сознание тормозило, мысли хоть и были, но ни на одной не получалось сконцентрироваться, поэтому им была позволена полная свобода.

Взгляд уперся в пузырек с капельками.

«Что в нем особенного?» — промелькнула бесконтрольная мысль.

«Это время!» — донеслось откуда-то из далека. — «Вот так оно утекает: с каждой каплей, разбиваясь о небольшую лужицу на дне, и становится прошлым, оставляя на стенках лишь легкую дымку воспоминаний».

Из забытья Антона вывел шум в коридоре. Где-то открылась автоматическая дверь и послышался звук, стонущей под тяжелым грузом, резины. Он дополнялся негромким перебором шагов нескольких человек.

В палату вкатили еще одну кровать, но меньшего размера. На ней лежал сверток из одеяла. Скорее всего, это был очередной пациент, прибывший из операционной. Каталку сопровождали четыре человека, одним из которых, была медсестра. Они быстрыми движениями развернули противоположную от Антона кровать, что-то зажужжало и верхние части каталок оказались на одном уровне.

Обступив со всех сторон образовавшуюся платформу, они взялись за края одеяла и дружным рывком переместили сверток на кровать. Все произошло так быстро, что Антон не заметил, как операционная каталка уехала и с ней исчезли три человека.

А возле новичка уже суетилась медсестра, подключая его к приборам и бутылочкам. Кровать-трансформер приподняла голову, и Антон увидел худое лицо пожилого человека с белыми волосами. Его глаза были закрыты.

Как и в первом случае, девушка начала звать прибывшего по имени отчеству, предлагая вернуться в реальность из забытья. Мужчина приоткрыл глаза. Сестра еще раз громко сказала:

 — Просыпаемся, просыпаемся.

И, убедившись, что новичок начал понимать, где находится, быстро вышла из палаты.

Время потянулось, как сгущенка из банки, проткнутой в двух местах, приятно распространяясь по рту своим приторно-сладким молочным вкусом. Антон даже ощутил этот забытый вкус на языке. Какое же это было лакомство там, в Антарктиде на первой зимовке. Невольно вспомнились те далекие 80-е, когда он, закончив техникум по специальности механик, направился в институт Арктики и Антарктики подавать заявку на участие в экспедиции в Антарктиду.

Не то, чтобы его привлекала романтика полярных романов, но побывать в Антарктиде туристом в советские времена было невозможно, а так хотелось посмотреть на этот материк. Он проработал наладчиком на заводе два года прежде, чем получил вызов из института.

Собралась небольшая группа из 8 человек. Тогда им объявили, что это экспедиция по открытию новой станции. Это действительно была новейшая станция, стены и крышу, которой собирали из щитов. И хотя крепления были надежные, но внешне конструкция казалась фанерным домиком. Открыл дверь, и ты уже в Антарктиде. По окончании строительства, им предложили остаться на зимовку или ехать домой. Все остались.

Раздался шум автоматических дверей и в палату вкатилась еще одна каталка. Все повторилось и обитателей реанимации стало уже трое. Лежащий наискосок от Антона молодой человек лет 30-ти, был уже в сознании и медленно крутил головой, осматривая свое новое местопребывания. Никто не проронил ни звука. Да и не хотелось.

Антон стал оглядывать себя. Он лежал накрытый одеялом до самой шеи, и только левая рука лежала поверх. В нее, как прозрачная змейка, из банки с капельницей спускалась тоненькая трубочка.

«Надо же, — подумалось ему, — Раньше эти трубки были намного толще и заканчивались страшной косоротой иглой».

Антону вспомнилось детство в 70-х, когда в районе Ленинграда, где он жил, появились плетеные, из отработанных капельниц, куколки. Почему-то это увлечение было повальным и у каждого, уважающего себя школьника, была такая поделка. Как раз тогда он в первый раз увидел эту страшную иглу со скошенным, и поблескивающем отполированными краями на солнце, ртом. Она служила кукле шеей, на которую надевали плетеную голову.

С тех пор прошло много времени и теперь из руки торчал пластмассовый тройник, со всех сторон обклеенный лейкопластырем, в один из входов которого был вставлен наконечник-хвост прозрачной змейки.

Антон пошевелил пальцами руки, укрытой одеялом, чтобы убедиться в ее работоспособности, но ощупывать живот не стал, боясь ненароком повредить повязки.

Под одеялом было жарковато и полярнику показалось, что вся его спина уже мокрая, но это его не беспокоило, как, впрочем, и все остальное. Главное, что операция прошла и вероятнее всего успешно, иначе его бы здесь не было.

От долгого лежания поясница начала ныть. Сначала потихоньку, как бы напоминая о себе, потом боль становилась все ярче, давая знать, что пора уже куда-то повернуться. А вот это, как раз было сделать трудно и страшно. Трудно, потому что он чувствовал отсутствие сил, необходимых даже для такого простого движения, а страшно — как знать, к каким последствиям приведет это движение.

Нельзя сказать, чтобы Антон был трусоват, ведь он полярник, который прошел 11 зимовок на Антарктиде и 9 полярных экспедиций, каждая из которых была серьезной проверкой его воли и силы духа. Но здесь в больнице, все было по-другому. Если там он знал с какими испытаниями ему придется столкнуться, то здесь было полное неведение о происходящем и последствиях.

 — Как самочувствие?

В ногах его кровати стоял мужчина в белом халате. В руках он держал небольшую папку с несколькими листочками, которые перелистывал, скорее машинально, изредка опуская на них взгляд.

 — Нормально.

 — Ничего не беспокоит?

 — Спина побаливает. — решил Антон поделиться, в надежде, что доктор знает ответы на все вопросы.

 — Почему?

Неожиданный вопрос поставил полярника в тупик.

 — Поясница болит.

 — Почему?

 — Застудил на работе, да в свое время большие нагрузки на нее приходились.

 — Вам сделать обезболивающее?

 — А это поможет?

 — Конечно, поможет. — улыбнулся врач и тут же ошарашил другим вопросом. — Как медсестру зовут?

 — Ты меня спрашиваешь? — Антон был так удивлен таким поворотом, что вопрос вырвался непроизвольно. — Это же Вы здесь работаете.

 — Да, я с этой сменой дежурю в первый раз. — смущенно улыбаясь, пояснил он.

В этот момент подошла сестра и занялась опорожнением мешочков, подвешенных к кровати Антона, куда свисали трубочки из-под одеяла.

 — Как Вас зовут? — спросил ее Антон, чтобы выручить доктора, понимая, что в этом случае девушка не укажет ему на бестактность.

 — Даша. — неуверенно и немного удивленно ответила медсестра.

 — Даша, сделайте пожалуйста Корнилову обезболивающее. — тут же подхватил доктор.

Она кивнула и, подхватив мерную кружку, в которую сливала содержимое пакетов, вышла из палаты.

 — Ну, вот, — подытожил врач. — Сейчас Вам сделают укол и через полчаса все пройдет.

 — А можно мне повернуться и положить что-нибудь под спину? — Антон решил, что за оказанную любезность может испросить небольшие привилегии.

 — Немного можно повернуться на правый бок, а под спину … — он задумался, внимательно оглядывая палату. — Под спину мы положим вот эту подушку.

Доктор направился к кровати, где еще недавно лежал молодой человек, но его там уже не было. Кровать была застелена и аккуратно заправлена. Он взял подушку и, подняв боковой упор на каталке, подсунул ее Антону под спину.

 — Ну как, получше? — спросил он довольный своей изобретательностью.

 — Да, так лучше. — ответил Антон, чтобы не показаться не благодарным, хотя спина продолжала ныть по-прежнему.

Доктор кивнул, повернулся к кровати мужчины напротив, посмотрел его папку и, не став его будить, вышел из палаты.

Антон еще раз посмотрел на пустую койку, где еще недавно лежал молодой человек. Он не видел, когда его увезли, наверное, задремал.

Вошла Даша.

 — Я Вам сделаю укол обезболивающего в ягодицу. — прокомментировала она свои намерения. — Повернитесь на бок.

 — Это, пожалуй, все, на что я сейчас способен. — ответил Антон, предприняв попытку повернуться еще больше, но острая боль в животе заставила его отказаться от дальнейших мучений.

Медсестра отодвинула, подпирающую его спину подушку, и удовлетворенно кивнув, принялась обильно брызгать из баллончика холодной жидкостью. Протерев все ваткой, она воткнула иглу, и Антон почувствовал, как его мышца непроизвольно напряглась от распирающего изнутри лекарства. Тупая боль перекрыла все другие ощущения.

 — Вот, что значит, обезболивающий. — простонал Антон.

 — Чуть-чуть поболит, а потом пройдет. — успокоила Даша. — Спокойной ночи.

Она включила небольшой ночник, росший из противоположного трансформера, направила его в стену, чтобы приглушить яркость и выключила верхний свет. В палате повис полумрак. Ночник, открытая дверь в коридор и освещенное окно давали возможность различать предметы.

Полярнику предстояла первая ночь после операции, и он готовился к ней. Понимая, что в эту ночь могут происходить все возможные последствия неприятия организмом тех изменений, которые заставляют перестраивать весь процесс его работы.

Чтобы не думать об этом, Антон начал вспоминать, что-то хорошее, что было в его жизни.

Первая зимовка на Антарктиде. Она была тяжёлая. Новая станция — это неустроенность и куча проблем, которые сыпятся одна за другой, порой не давая передохнуть. Но преодоление их давало возможность понять, что все проблемы решаются, нужно только не сдаваться. А силы для этого всегда найдутся.

Вместе с этим повышалась уверенность в себе. А преодоление трудностей приносило радость и удовлетворение от работы. Там на новой, в его ведении были генераторы — сердце любой полярной экспедиции. Генераторы — это свет, тепло, жизнь! Но, как и любой механизм, да еще загнанный в такие суровые условия, требует пристального внимания и обслуживания.

У Антона их было три. Два больших, похожих, как близнецы — основных, и один маленький, с прямоугольным баком над мотором — резервный. Близнецы работали посменно. Переключив один на другой, механик начинал заниматься обслуживанием, отработавшего свою смену. Порядок действий был всегда один и тот же, за исключением случаев, когда что-то шло не так. Поломка генератора во время зимовки — это аврал. Ведь, если не починить его вовремя, может встать и второй, а тогда включается режим выживания. Все работы останавливаются и начинается борьба за жизнь.

«А до рассвета еще так далеко» — промелькнула мысль. — «Скорее бы уж!»

Антон любил машины еще с детства и всегда был уверен, что будет ими заниматься, а так как двигатель — это самая главная и сложная ее часть, она забирал все его внимание. Тогда молодому полярнику казалось, что он чувствует мотор, понимает, чего тот хочет, чего не хватает и что мешает. Антон в тайне даже разговаривал с ними и казалось, что они отвечают: вот цокнул клапаночек, а вот голос его стал натужным, не довольным.

Он даже дал им имена. Как-то раз запуская первый двигатель, он отчетливо услышал звук, похожий на: чук-чук-чук … Насторожившись, Антон внимательно оглядел близнеца. Нет, набрав обороты, двигатель заработал ровно, без возмущений и лишних шумов.

 — Ну ты, Чук, напугал меня. — выдохнул механик, когда убедился, что все в порядке.

Так к близнецам и прилипли имена: Чук и Гек. А  маленького прозвали чебурашка за его тихий, в сравнении со старшими братьями,голосок. Полярники нарисовали на баке круглую мордашку и два больших уха – получилось забавно.

Так или иначе первую зимовку удалось пережить без особых проблем, хотя опыта он набрался больше, чем в техникуме и работая на заводе. Один раз пришлось перебрать весь мотор, благо необходимые запчасти и ремкомплекты были на станции. Но когда восстановленный двигатель заработал легко и без лишних звуков, вся зимовка праздновала победу и подбрасывала Антона на руках.

С тех пор прошло много времени, но уже при наборе следующей группы, полярники, узнавая, что в состав включен Антон Корнилов, не задумываясь подписывали контракт. И не разу об этом не пожалели.

Вошла медсестра, наклонилась к мешочкам, висевшим под кроватью, слила накопившиеся там выделения, перешла к соседу напротив, сделала тоже самое и вышла из палаты.

Тишина! Такой тишины Антон не встречал нигде. Везде есть какие-то звуки, но здесь, в изолированной палате реанимации, казалось, отключенной от всего звукового сопровождения человеческой жизни, их не было вообще. До слуха доносился даже шелест бумаги, перекладываемой медсестрой на столе в коридоре.

Да, тишина — это сила, которая пугает своей непредсказуемостью. Чего не было на зимовках, так это тишины. Стоковый ветер! Антон познакомился с ним на первой же станции. Это явление бывает только в Антарктиде. Холодный воздух с температурой -50 градусов, скатывается с четырехкилометрового купола материка к относительно теплому морю с огромной скоростью, при этом температура потока воздуха разогревается до -30 градусов, но его скорость достигает 250 км/ч. Это очень страшно! Все на станции ходит ходуном и трещит. Обложенные снегом стены могут не выдержать и тогда домик сорвет ветром и унесет, как Элли в «Волшебнике изумрудного города». А после этого надежды на выживание у полярников не останется.

Зашел давешний доктор.

 — Как вы себя чувствуете? — спросил он, увидев, что пациент не спит. — Как спина?

Антон только сейчас понял, что спина понемногу успокоилась, хотя и давала о себе знать.

 — Нормально.

 — Ну и хорошо. — кивнул врач и перешёл к соседу.

Ночью этот доктор выглядел по-другому, как-то по-домашнему. На нем не было белого халата и шапочки на голове. Легкий хлопчатобумажный темный костюм из куртки и штанов был похож на домашнюю пижаму. Задав пару вопросов соседу, он бросил взгляд на монитор и вышел из палаты.

Антон смотрел ему вслед пока доктор не исчез в дверях и не мелькнул в проеме окна. Положив голову прямо, он бросил взгляд на большую бутылку с прозрачной змейкой, что висела почти над головой. С удивлением обнаружил, что она пуста, а столбик прозрачной жидкости медленно ползет вниз. Вот он уже миновал пузырек и, осушив лужицу на его дне, двинулся вниз к руке Антона.

Механик забеспокоился не на шутку, ведь любая гидравлическая система, коей и является кровеносная, при попадании в нее воздуха, перестает работать. Но, если топливную систему дизеля можно прокачать и запустить двигатель, то завоздушивание кровеносных сосудов ведет к остановке сердца, запустить которое будет весьма проблематично — ведь у него нет штуцеров для прокачки.

Антон закрутил головой, чтобы найти кнопку вызова сестры, но ничего похожего в зоне, куда он мог дотянуться рукой, так и не обнаружил. Он еще раз взглянул на медленно подбирающийся столбик. Воздух был уже в паре десятков сантиметров от тройника. Нужно было что-то предпринять.

 — Сестра. — негромко позвал он, полагая, что в такой тишине дежурная его услышит.

Ответа не последовало.

 — Сестра. — позвал он уже громче.

И в этот раз не услышал никаких движений в коридоре.

 — Сестра! — уже громче крикнул Антон почему-то осипшим голосом.

 — Сестра. — донесся приглушённый окрик от противоположной стены.

Это подал голос другой пациент, обеспокоенный криками соседа.

В коридоре раздался шум и в палату торопливо вошла Даша. Не дожидаясь ее вопроса: «Что случилось?» Антон показал на пустую бутылку.

 — Она закончилась. — с волнением сказал он. — Воздух попадет!

 — Не попадет. — успокоила она. — Это немецкие капельницы, они сами останавливаются и не дают воздуху попасть в кровь.

И правда, прозрачный столбик в трубочке остановился в нескольких сантиметрах от руки и больше не двигался. Медсестра выдернула иглу из пустой бутылки и воткнула ее в другую, висящую рядом

 — Не волнуйтесь, когда здесь закончится не нужно меня звать. — наставительно сказала Даша, отрегулировав скорость падения капель. — Я сама приду и все сниму.

 — Спасибо. — виновато ответил Антон. — Я не знал.

Медсестра вышла и затихла где-то в глубине коридора. Полярник с удивлением отметил, что от его волнения не осталось и следа. Он прикрыл глаза, чтобы попробовать заснуть, но в горле запершило, вызывая спазмы кашля. Резкая, невыносимая боль пронзила часть живота. Откашляется не получилось, но спазм не проходил и с каждым разом боль в животе становилась не выносимее.

Антон, не зная, как остановить кашель, завалился на другой бок и это помогло. Спазмы прекратились. Он чувствовал, что в легких собралась мокрота, какая бывала при простудах, но откашляться не представлялось возможным и поэтому он начал дышать медленнее, тщательно контролируя вдох и выдох, чтобы опять его не спровоцировать.

Постепенно он начал успокаиваться и даже почувствовал, что стало легче дышать. Чтобы себя отвлечь, он стал вспоминать свою семейную жизнь. Очень давно Антон был женат. И хотя в юности общение с противоположным полом для него было испытанием, вернувшись из первой зимовки и получив зарплату почти за год, он стал героем для своих приятелей по техникуму и завидным женихом.

Друзья таскали его на танцы, знакомили с девушками, после чего он угощал всю компанию в ресторане. Очень скоро появилась Катя — Симпатичная и вполне понимающая чего хочет от жизни. Их знакомство длилось пару месяце и за это время Катя вывела из круга общения всех прежних подруг Антона, всецело заполнив собою его жизнь. Он перестал встречаться с друзьями, ходить по кабакам и танцам. В результате Антон сделал Кате предложение, и они расписались вне очереди, точнее вне бесплатной очереди, в которой нужно было ждать три месяца после подачи заявления.

Сыграв шикарную, по тем временам свадьбу, в ресторане Север на Невском проспекте, Антон получил вызов в полярную экспедицию. А поскольку деньги за зимовку подходили к концу, он его принял, оставив Катю в съёмной квартире и отдав ей все что осталось от зарплаты, он улетел.

После этого Катя пару раз приходила в радиоцентр, и они разговаривали почти, как чужие люди. Потом она перестала там появляться и отвечать на телеграммы. Через 6 месяцев, вернувшись из экспедиции, Антон пришел в их квартиру. Там было чисто и пусто. Не понимая, что произошло, он сменил жилье, оборвал все связи с друзьями и в отделе кадров наказал никому его новый адрес не давать.

Обида была столь сильна, что полярник на долгие годы зарекся подпускать женщин ближе ружейного выстрела к своей жизни. Он уютнее себя чувствовал среди моторов и ограниченного персонала станции. Отпуска не любил и по возвращении просился в новую экспедицию. Один раз даже остался на вторую подряд зимовку.

Катя навсегда пропала из его жизни, и он постарался вытравить все воспоминания о ней. Со временем это получилось. Зато на зимовках и в экспедициях Антона ценили, считали полярным волком. Как ни странно, при своей скромности нетребовательности в городских условиях, на станции он пользовался авторитетом и умел миром улаживать все конфликты. А ссоры на полюсе пострашнее заглохшего генератора.

И вот в начале 90-х, когда в стране, казалось, все рушилось, его назначили администратором самой большой Российской станции в Антарктиде. Антон с удовольствием занялся этой работой и, если бы ему позволили, он не стал бы возвращаться на большую землю. Но отпуск был обязателен для всех и полярник, возвращаясь, соглашался на недлительные экспедиции. В городе он жил на квартире, принадлежащей жилому фонду института Арктики и Антарктики. И хотя денег на кооперативную квартиру ему хватало, он не покупал ее только потому, что при его длительных отсутствиях, она доставляла больше хлопот, чем удобства — просроченная квартплата, соседи и прочие неприятности. А ходить по ЖЭКам и отстаивать в очередях, пытаясь доказать равнодушным чиновникам, что его не было в городе, когда прорвало трубу и затопило соседей, Антон ненавидел больше всего.

Другое дело на зимовке. Маленький коллектив, все вопросы решаются быстро и без проволочек. Полярникам нравилось зимовать с Антоном Корниловым. Они знали, если генерал на станции, будет полный порядок, и зимовка пройдёт спокойно. Так его прозвали из-за фамилии генерала, оставившего след в истории России. Мало кто помнил, что это был за человек и, чем он прославился, но его знали со школьных времен.

Сначала Антона называли так между собой, но потом к этому прозвищу привыкли, и оно стало его вторым именем. Антон не возражал. Генерал Корнилов, хоть и был белым офицером, но при этом был выдающейся личностью и воевал за то, во что верил.

Антон лежал на спине и пытался угадать который час, но ни одного окна с улицы в палате не было. Совершенно не отчего было оттолкнуться, прямо как на зимовке. Но там они научились определять время по звездам, когда ясная погода. Здесь и этого не было. А какое там разноцветное полярное сияние во все небо! Он даже улыбнулся этой мысли.

На какой-то момент Антон расслабился, вздохнул полной грудью и это было его ошибкой. Легкие почувствовали свободу и решили исторгнуть из себя накопившуюся мокроту. Антон зашелся таким безудержным кашлем, который не в силах было остановить ничем. Мокроты вылетали и забивали горло, сбивая дыхание, адская боль в животе усиливала панику. Ощущение было такое, как будто копье вонзают под ребра, и оно своим широким наконечником разрывает плоть. Кашель не унимался, а дышать уже было не чем. Антон задыхался. Теряя сознание, он почувствовал что-то теплое у себя на боку и услышал чей-то далекий крик: «Сестра! Ему плохо! Скорее …»

* * *

 — Антон Григорьевич. — услышал он, отдающий эхом, мелодичный голос.

«Ну, вот и отмучался», — подумал Антон. — «Так даже лучше, чем пройти через все процедуры под страшным названием химиотерапия, потом опять операции, хоспис и все равно все дороги ведут сюда. Предстану пред Всевышним, как есть и пусть он судит меня по делам моим».

 — Антон Григорьевич, просыпаемся, просыпаемся — пел голос, но уже без эха и где-то поблизости. — Открываем глаза.

Он сделал усилие и посмотрел, кто его зовет. Это была незнакомая женщина. Повел взглядом и увидел, стоящего рядом доктора в темной пижаме. Чуть дальше хлопотала Даша с проводками и трубочками.

 — Антон Григорьевич, как Вы себя чувствуете? — спросил доктор.

 — Нормально. — Антон почувствовал боль в горле и какой-то дискомфорт во рту.

Покрутив немного языком, он понял в чем причина. При полностью сжатых челюстях, верхние и нижние резцы не касались друг друга и язык даже немного пролезал между ними.

 — Что со мной было? — едва слышно проговорил он, боясь вызвать повторный кашель.

 — Вы задохнулись мокротами и, в приступе кашля, разошелся шов на животе. — спокойно ответил доктор. — Ненадолго потеряли сознание. Мы восстановили швы и освободили горло и легкие от мокроты. Теперь все в порядке. Немного погодя действие анестезии закончится и живот может поболеть, но не пугайтесь — это быстро пройдет.

Легкая улыбка на его лице не скрывала встревоженного взгляда.

 — Как Ваша спина? — спросил он, собираясь уходить.

Только сейчас Антон заметил, что подушки уже не было.

 — Выходит, это была не самая большая проблема. — попытался пошутить Антон.

 — Ну, отдыхайте. — тревога в его глазах прошла. — Если Вы уже шутите, значит, все будет хорошо.

Доктор повернулся и вышел из палаты. Вслед за ним исчезла незнакомая женщина. Даша еще немного покрутилась возле трансформера, восстанавливая его прежние связи со мной, надела на указательный палец какую-то лягушку с проводком, и тоже удалилась, погасив свет.

«Вот, как все могло закончиться!» — подумал Антон. — «Так могла выглядеть смерть».

Он никогда не думал о смерти и, как говориться, не боялся ее даже тогда, когда стоковый ветер Антарктиды трепал их станцию. Там некогда было об этом думать, нужно было сохранить людей.

Вернувшись летом с очередной зимовки в Санкт-Петербург, Антон по своему обыкновению, взял в институте путевку в Сочи и укатил отдыхать на море. Хотя жару он не очень любил и мороз в 30 градусов, для него был предпочтительнее такой же жары, отдых помогал восстанавливать силы и восполнять потребность организма в солнце.

Антон нашел удачное, на его взгляд, сочетание солнца и моря. Утром он уходил с рюкзаком бродить по горам, где так легко дышалось, а вернувшись к вечеру, шел искупаться в теплом море. Лежать морской звездой весь день на пляже было не для него.

В один из дней, утром после уборной он заметил кровяные выделения в продуктах жизнедеятельности своего организма. Решив, что это ему показалось, он тем не менее стал относиться к этому явления внимательнее. Решив, что это следствие тяжёлых нагрузок при постоянной ходьбе по горам, он временно прекратил эти прогулки и стал больше бывать на море, пережидая самое жаркое время в санатории, развлекаясь игрой в шахматы с соседом по комнате.

К его удивлению, в его наблюдениях за своим организмом ничего не менялось. Антон по-прежнему чувствовал себя хорошо и ничто не вызывало беспокойства, кроме крови, которая нет-нет да и давала о себе знать. Решив, что, вернувшись в Питер, покажется врачу, и до следующей экспедиции, которая состоится только через три месяца, у него достаточно времени, чтобы привести свое здоровье в порядок, он провел остаток отпуска бродя по горам.

Питер встретил его дождями и не очень теплой погодой для июля. Но, как говориться, полярника дождиком не напугаешь, и Корнилов пошел на консультацию к проктологу. Современные методы исследования позволяют в телевизоре видеть все то, что видит врач и это не самое приятное видео, хотя делает более понятным поставленный диагноз.

 — У Вас хронический геморрой. — объявил он, когда осмотр закончился. — Это может быть причиной кровотечений. Сейчас, правда, такового не обнаружил. Я выпишу Вам таблетки для укрепления стенок сосудов и свечи, а через 10 дней придете на повторный осмотр.

Антон кивнул, взяв рецепт, поблагодарил и вышел.

Все последующие 10 дней он аккуратно следовал назначениям врача и иногда ему казалось, что недуг отступает, но наступал другой день и иллюзия рассеивалась.

Вернувшись к врачу через указанный срок, Корнилов еще надеялся, что врач найдет у него улучшения, но надежды рухнули, после его заключения.

 — Мое оборудование не позволяет исследовать кишечник глубже, я дам Вам телефон хорошего врача, у которого в клинике есть необходимое оборудование. — он что-то на писал на бумажке. — Давайте исключим возможные диагнозы, а потом займемся Вашим геморроем.

 — А какие диагнозы возможны?

 — Есть несколько вариантов. — он произнес какой-то медицинский термин, который Антон не понял.

 — Что простите?

 — Это трещины в кишечнике. — пояснил доктор и продолжил. — Еще бывают полипы и рак.

Последнее слово придавило Антона, как многотонная плита. Он ведь никогда не болел — откуда рак?

 — Это совсем не обязательно. — поспешил добавить врач. — Нужно просто исключить все другие варианты, и тога лечение будет эффективным.

Антон не помнил, как вышел из клиники, и не помнил, как добрался домой. Только раздевшись в прихожей, он обнаружил зажатую в кулаке бумажку с телефоном следующего врача.

Как и раньше, решив не откладывать важные дела, он набрал номер и когда на другом конце ответили, сказал:

 — Здравствуйте, мне посоветовал к Вам обратится доктор Арно, Василий Модестович и пройти у Вас обследование кишечника.

 — Очень хорошо, — ответил приятный женский голос. — Когда Вам удобно будет подъехать?

Если не вспоминать, как происходило суточное голодание и процедура очистки желудка, то само исследование прошло не заметно, потому что было проведено в усыпленном состоянии. Как Антону объяснили, это был медицинский сон.

Справившись с одеждой, он вышел к врачу.

 — Что скажете? Чем порадуете? — попытался пошутить Антон.

 — Пока рано что-то говорить, я взяла образцы ткани для анализа, но опухоль есть. — ответила миловидная женщина, стараясь донести эту информацию, как можно мягче.

 — Это доброкачественная опухоль? — с надеждой спросил полярник, хотя и представления не имел, чем доброкачественная опухоль отличается от злокачественной.

 — Нет, это конечно злокачественная опухоль, но она пока не большая. — утешительно сказала врач, как будто речь шла о прыщике. — Перекрывает только часть кишечника. Но ее нужно удалять.

 — Какие мои действия дальше?

 — Я Вам дам телефон хорошего хирурга. Сейчас эти операции делают на потоке. Вы позвоните ему и скажете, что от меня. Он скажет, что дальше делать.

 — А когда будет готов результат исследования?

 — Вот заключение исследования, которое Вы сейчас прошли. — протянула она листок, где на бланке клиники было написано несколько строк, а внизу стояла маленькая круглая печать и подпись врача. — Его Вам нужно показать хирургу, а результаты биопсии будут готовы через 7 дней.

 — Понятно. — не веселым голосом ответил Антон. — И спасибо!

 — Не расстраивайтесь, — посоветовала врач. — У Вас все будет хорошо.

Антон кивнул и вышел из кабинета.

Последняя надежда рухнула вместе с результатами этого исследования. Никто ему еще не сказал, что это рак, но сомневаться в этом было уже бессмысленно. Вспомнились какие-то эпизоды из фильмов, где люди, больные раком, мучались от изнурительной химиотерапии, у них выпадали волосы, мучения не прекращались и ответ врачей их родственникам, на вопрос сколько больному осталось, во всех фильмах звучала одинаково: Может месяц, может год. Этого никто не знает, но будем надеется на лучшее.

 — Какое к черту лучшее? — произнес вслух Антон.

Звук своего голоса вывел из оцепенения. Он стоял возле гардероба с протянутым в руке номерком, а перед ним замерла от неожиданного вопроса гардеробщица.

 — Извините! — смутился Корнилов и, взяв протянутый ему плащ, в бахилах вышел на улицу.

После звонка хирургу началась карусель. Врачи сменяли врачей, обследования следовали за обследованиями. Все то, что так ненавидел Антон, с ним происходило прямо сейчас. Очереди, номерки, записи к врачам. Его кровь текла рекой в прожорливые пробирки. Папка, в которую он собирал все полученные документы, толстела на глазах. Там появились лазерные диски с записями КТ и МРТ, в которых черным по белому на экране монитора врач показал ему ту самую опухоль и даже не понимающий в этом ничего человек, смог бы догадаться, что это утолщение здесь лишнее.

Потом была встреча с хирургом. Он на простом рисунке, сделанном от руки, показал ручкой, что и где отрежет, а потом куда пришьет то, что останется. Все это Антону не добавляло оптимизма. Но больше всего раздражали очереди из пожилых людей у дверей кабинетов, все разговоры которых сводились к химиотерапии, как от нее становится плохо и все в этом роде.

А одна женщина, выйдя от врача, громко, на весь коридор объявила:

 — Мне дали 2 — 3 года! Девочки, занимайте очередь! Кто за мной?

Ее черный юмор никто не оценил и в коридоре стало шумно, но никто не возразил и не ответил.

«Как же так?» — спрашивал себя Антона. — «Все обследования показали, что он здоров, как бык, хоть завтра в космос с таким сердцем. А выходит, что, если ничего не предпринять, то конец жизни будет мучительный. Господи, за что такое испытание?».

Корнилов был верующим человеком, но не таким, чтобы днями простаивать в церкви на коленях. Он был уверен, что есть то, что пока не дано понять людям, но оно управляет каждым из нас и имеет главную цель, к которой ведет всех и вся.

Эта вера часто спасала его там, во льдах, в 80 градусные морозы, во время ураганов, которые, как спичечные коробки уносили многотонные машины. Она помогала ему выжить там, где никогда не было жизни. Почему же сейчас эта вера не поддерживает его? Этот вопрос мучил Антона во время хождения по мукам.

Так или иначе, но долгие стояния в очередях с неизменным вопросом «Кто последний? Я за Вами», наконец закончилось для Антона в одиночной палате на девятом этаже, где располагалось отделение. Осмотрев свои хоромы, которые были чуть меньше квартиры, в которой он жил, полярник подошел к окну. Внизу был небольшой парк больницы с протоптанными тропинками, детским городком и смешанным лесом. Впрочем, лес был везде, куда хватало взгляда. Вдалеке стайка башенных кранов неторопливо выполняла свою смену.

Зашел лечащий врач и ободряющим голосом спросил:

 — Как устроились Антон Григорьевич?

 — Все хорошо, спасибо.

 — Операция завтра в 8 утра, пойдете в первой очереди. Сегодня ничего не есть, провести подготовку желудка и после 12 не пить.

 — Я помню.

 — Вечером дежурная сестра подготовит Вас к операции. А пока располагайтесь, отдыхайте.

С этими словами он вышел из палаты. Доктор показался ему добродушным, но стеснительным. Он отводил взгляд, если Антон смотрел прямо на него, а при разговоре, хоть и смотрел на пациента, но поворачивал голову чуть в сторону. Казалось, что он не смотрит, а подсматривает.

Совсем другое впечатление производил заведующий отделением. Прямой, уверенный взгляд, почти военная выправка. Он вошел через несколько минут, поле ухода доктора.

 — У Вас все хорошо?

 — Спасибо, все хорошо.

Оглядев палату, как будто зашел сюда в первый раз, спросил:

 — А почему вас поселили в одноместную палату? Это временно или Вы так захотели?

 — Я так захотел.

 — После операции кто-то будет за вами ухаживать ночью?

 — У меня нет никого.

Он посмотрел на Антона внимательно.

 — Возможно, Вам понадобиться помощь.

 — Я справлюсь. Спасибо.

 — Ну, хорошо, отдыхайте. Завтра вы идете в первом потоке с утра. Оперировать буду я сам, ассистентом — Ваш лечащий врач.

С этими словами, он развернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.

Стало тихо. Еще накануне, когда Антон ходил по закоулкам больницы, он заметил, что большинство персонала больницы ходит в пляжных полу резиновых шлепанцах в дырочку. В ней ходили и медсестры, и врачи. Но заведующий отделением был в начищенных до блеска легких туфлях. Видимо, положение обязывало.

Корнилов с удивлением отметил, что после его возвращения из отпуска, прошло менее 2 недель, которые ему показались вечностью.

За окном было пасмурно. Небо покрывало ватное одеяло, в потертых местах которого, едва просвечивало полуденное солнце. По садику кругами ходили выздоравливающие пациенты и их посетители. Кто-то сидел на скамеечке, читая книгу, а кто-то просто наслаждался возможностью обрести подвижность, после заточения в четырех стенах.

Антон почувствовал острую боль в животе, когда попробовал размять затекшую спину. Капельницы звякнули о стойку, напоминая о том, что он все еще в реанимационной палате.

Как же болит спина. Ее тупая боль перекрывает острые уколы в животе. Хочется подвигаться, размяться, но любое движение подстерегает расплата. Только бы не закашлять. А так хочется повернуться на бок и согнуть спину. Ведь он уже почти сутки лежит в таком положении. Интересно, который сейчас час?

Вспомнилось, как утром со стуком, открывая каталкой дверь палаты, за ним приехала медсестра, та самая, что вечером освобождала его тело от растительности. Это было очень неприятное ощущение барана, остригаемого перед закланием. Хотя неловкость и стеснение были вызваны совсем другим. Эти волосы на нем были с рождения, и никогда он не лежал голый перед молодой женщиной с бритвой в руках, монотонно скребущей его живот.

Процесс занял продолжительное время, и Антон был благодарен ей, за то, что она не проронила ни слова, а лицо ее не выражало никаких эмоций.

Перебравшись на каталку сестры, которая была предварительно застелена половиной одеяла с его кровати, Антон почувствовал легкую дрожь. Медсестра накрыла его другой половиной, и они тронулись в путь. Операционный блок находился на 1 этаже и до лифта нужно было преодолеть несколько длинных коридоров отделения. Девушка вела каталку так уверенно и быстро, что Антону показалось, что она бежит. Ветер шевелил его волосы и появилось знакомое ощущение зябкости, когда ураганный ветер прорывается сквозь толстую завесу одежды и холодит тело.

По пути было несколько порогов, которые колеса каталки преодолевали с грохотом. Вот и лифт. Кругом посетители и больные, но Антону не хотелось смотреть по сторонам, вспомнив, какие мысли у него вызывали каталки со свертками, когда он в первый раз поднимался на отделение.

А вот и прозрачные двери с надписью ОПЕР БЛОК. Каталка остановилась перед ними, и Антон увидел, как медсестра одевает полупрозрачный чепчик, укрывая им волосы и уши, такой же точно, что еще в палате надела ему. Двери раздвинулись, пропуская каталку, и прохладный коридорный воздух подернул мурашками его кожу.

Был еще лифт, выкатившись из которого, девушка сказала:

 — Мы первые.

Антон повернул голову, чтобы осмотреться. Это был небольшой холл возле лифта в боковой стене которого устроен большой проем в форме окна. По бокам проема установлены небольшие стойки, а по центру, размером с каталку, огромных размеров стол-прилавок, покрытый черным дерматином.

Открылись двери лифта и в холл выкатилась еще одна каталка, потом еще и еще, пока совсем не осталось свободного места. Стало шумно. Сестры громко разговаривали, шутили, как бабы на базаре, торгующие семечками, беззлобно промывая косточки медбрату, который суетился по другую сторону прилавка.

- Оказывается, и к Богу на прием очередь. — негромко проговорил Антон, так что это услышала только его медсестра.

Та слегка улыбнулась, кивнув в ответ.

Медбрат застелил большой стол простынями и Антону предложили перебраться через него на другую сторону, где стояла операционная каталка. Она была совсем другого типа. Узкая, разделенная частями не только поперек, но и вдоль. Вероятно, позволяющая давать больше степеней трансформации в зависимости от операционных задач.

Медсестра на другом конце стола улыбнулась, как-то по-свойски сказала: «До встречи». — и с каталкой нырнула в лифт.

Эта фраза благодарностью разлилась по всему его телу. Порой для поддержки в трудную минуту не нужно много слов. Два слова и напряжение последних минут отступило. Значит, все будет хорошо, если будет еще встреча.

Медбрат прокатил Антона по коридору и завернул в один из поворотов. Похоже эта была операционная. Там было так холодно, что полярника начало трясти мелкой дрожью. Подошла женщина, полностью закутанная в операционный халат с маской на лице, в жёсткой шапочку, надвинутой на лоб и в резиновых перчатках.

 — Вам холодно?

 — Да, топят у Вас тут не важно. — попытался улыбнуться Антон, постукивая зубами.

 — Сейчас я Вас укрою.

Она отошла и тут же вернулась со второй простыней. Укрыв пациента и подоткнув концы, чтобы не задувало, вернулась к своим делам, время от времени перебрасываясь парой слов с другой женщиной, которую Антон не видел.

Он вообще старался никуда не смотреть, только перед собой, а точнее, вверх. С невысокого потолка по форме квадрата свисали толстые полиэтиленовые пластины, отгораживая место операции, но они были короткие и вряд ли доходили до уровня головы хирургов. Внутри отгороженной зоны на потолке разместились несколько бестеневых ламп, по форме напоминающих пчелиные соты. Но Антона удивило то, что далеко не все ячейки в них были белые. Там были синие, зеленые и красные. Больше всего желтых. «Почему так?» — подумалось ему.

В этот момент подошла другая медсестра, вся закутанная, как в фильмах во время операции. Она вытащила его левую руку, спросив кого-то:

 — Хирург с какой стороны будет стоять?

 — Справа. — послышался ответ.

Пододвинув под руку подставку, она отвела ее в сторону и быстро начала снаряжать вены иголками. Тут же рядом с каталкой появились высокие вешалки, на которых уже болтались вниз головой несколько пузырей с прозрачной жидкостью.

Антон так и не отводил глаза от потолка, когда над ним возникла мужская голова в шапочке, в маске и очках.

 — Здравствуйте, я анестезиолог. Сейчас мы будем готовить Вас к операции.

Его глаза Антону показались добрыми, хоть и смотрел он на него из-за головы. Рядом появилась девушка, вероятно, ученица.

 — Немного пощипит, может чуть закружится голова, не волнуйтесь — сказал мужчина.

Девушка поднесла кислородную маску к носу Антона.

 — Дышите глубоко, это кислород.

Антон начал делать глубокие вдохи, когда почувствовал жжение в левой руке.

 — Не прижимайте маску к лицу вплотную, пока пациент не уснет.

Это указание было последним, что он помнил, и оно было адресовано не ему.

Острая боль заставила Антона очнуться. Это был не сон, а скорее легкая дрема, где мысли бегут сами по себе, перемежая реальность с вымыслом.

Он приоткрыл глаза. Все та же реанимационная палата, все так же темно. И так же болит спина и хочется кашлять. В этой реанимации когда-нибудь будет рассвет?

Не зная почему, но ему почему-то казалось, что утром придет облегчение, он был в этом почти уверен, хотя и не мог себе ответить откуда это знает.

Что-то кололо под сердцем. Нет это не была боль живота, мучавшая его всю ночь. Здесь было что-то другое.

И он вспомнил эту боль. Так кололо сердце, когда он, вернувшись из экспедиции, не застал жену дома. Друзья сказали, что она закрутила с нефтяником, приехавшим в Ленинград в отпуск, и улетела с ним в Красноярск. Тогда он заперся у себя дома и неделю не выходил из квартиры, не пуская никого к себе и не отвечая на телефонные звонки. Ему даже показалось, что некоторые из междугородних были от Кати, но это еще больше злило Антона и обида расцветала с новой силой.

В конце концов, он решил, что все женщины твари и не достойны его внимания, а уж тем более доверия. Поэтому все эти годы в его душе была только одна женщина — Антарктида. Моя Снежная королева, как он ее про себя называл. С ней он делился своими радостями и победами, рассказывал про свои неудачи, ее знал и понимал, как никто другой. И вот теперь, после такой операции, Антона Корнилова — легенду Антарктиды, ни одна комиссия не допустит даже в самую короткую экспедицию, не говоря уже о зимовке.

Он чувствовал, что на его глазах рушится мир, которым он жил и к которому привык, а впереди пустота и неизвестность. Там он был Антоном Корниловым, а теперь стал никому не нужным пенсионером с пособием на доживание в 15 000 рублей в месяц.

Опять что-то больно кольнуло под сердцем. Второй раз такая боль была, когда лет пять назад состоялся первый полярный саммит. О нем много говорили и писали во всех СМИ не только в России, но по всему миру. Антону, как администратору, принимающей саммит станции, приходилось часто общаться с журналистами и давать интервью. Его фото встречались в газетах и на новостных порталах.

Через некоторое время после этого события, ему написала Галина, младший научный сотрудник, что в адрес института на его имя пришло несколько писем.

Галина была, пожалуй, единственной женщиной, с которой он был давно знаком и поддерживал дружеские отношения. Она занималась подготовкой кандидатов в экспедиции, на зимовки и в большей степени была ее заслуга, что Корнилова так часто туда отправляли. Работала в институте уже давно, была замужем, имела двоих детей и приглашала Антона в гости всякий раз, когда он возвращался из очередной командировки. С ее мужем они иногда ездили на рыбалку, но больше всего в этой семье его ждали дети.

Большой, бородатый, с белыми волосами полярник, всякий раз вызывал их восхищение и интерес. Его рассказов о жизни в Антарктиде они ждали с нетерпением. Иногда Антон ходил с ними гулять во двор и тогда вокруг него на скамеечке собиралась ватага ребятишек разного возраста, с открытым ртом слушавших невероятные истории про снега, льды, отважных полярников, ежеминутно рискующих своей жизнью, чтобы выполнить задание.

Корнилов любил детей и жалел, что у него нет своих, кому можно было все это рассказывать. Галины дети подросли и их уже меньше занимал бородатый полярник. У них появились другие интересы и увлечения. Антон стал реже бывать в Галиной семье, но с появлением на станции интернета они часто переписывались. Он рассказывал о своих буднях, она писала ему про городские и институтские новости.

Антон:

Галя, откуда письма?

Галина:

Из разных мест. Их здесь с десяток.

Антон:

Вскрой и отсканируй их вместе с конвертами и отправь мне на почту.

Галина:

Хорошо, завтра получишь свою почту))

Антон:

Спасибо! Как дети?

Галина:

Ванька — балбес, сессию завалил, готовится к пересдаче, Полина работает. В общем все у нас в порядке!))

Антон:

Передай Ивану, что, если не сдаст, заберу его сюда, будет здесь сопли морозить!))

Галина:

Хорошо, передам))

На следующий день на почту пришло несколько писем. Это были письма из школ с приглашениями провести встречу школьников с известным полярником, приглашение различных ВУЗов с предложениями прочитать лекции, какие-то фонды и рекламные компании.

На первые Антон ответил с обещанием в ближайший отпуск посетить школы и ВУЗы, остальным не стал отвечать совсем, считая не достойным звания полярника рекламировать какое-нибудь мороженное или крем.

Но последнее письмо было от женщины, на конверте которой было написано Екатерина Шароградская. Что-то больно кольнуло под сердцем. Он посмотрел на обратный Адрес: Красноярск. Отшатнувшись от монитора, Антон решил не читать это письмо, не ожидая от него ничего хорошего. Он уже знал, какая Катя из Красноярска могла ему написать.

Антон встал, выключил компьютер и пошел заниматься своими повседневными делами. Обида, которую он раньше испытывал к бывшей жене за ее предательство, сейчас превратилась в ненависть к ней за то, что она подорвала в нем веру в половину человечества. Он так и не смог ужиться ни с одной женщиной. Как только отношения принимали более серьезный характер, и женщина начинала предпринимать попытки укреплять свои позиции в его жизни, он обрывал все и сбегал в Антарктиду, к своей Снежной королеве. Там возле нее, он вымораживал все то тепло, которое женщине удавалось привнести в его душу и по возвращении, мерзлота его сердца отталкивала любую, кто пытался его покорить.

«И после всего этого она пытается мне что-то сказать?» — кипело у него в голове. — «Да, как она смеет даже думать о том, что я ее прощу?»

Рабочий день прошел незаметно, эти мысли в разных вариациях не оставляли его нигде. Работу Антон делал машинально, даже не пытаясь вдумываться в то, что делает. Полярники на станции заметили непривычное поведение генерала, но с расспросами к нему никто не лез, зная, что ему нужно дать время и он во всем сам разберется.

Сон не приходил всю ночь. Антон ворочался с боку на бок. У него даже не получалось закрыть глаза, потому что картины ненависти и возмущения становились еще ярче и красочней. Под утро он не выдержал и включил компьютер. Сейчас ему уже не терпелось узнать, что она мучалась все эти годы и теперь раскаивается.

«Здравствуй, Антон!» — начиналось письмо. — «Я долго думала писать или нет после того, как увидела тебя по телевизору. Но обстоятельства торопят меня это сделать. Моя болезнь не излечима, и врачи обещают не больше года, поэтому я решила сказать, что у тебя есть взрослая дочь …»

Антон не поверил своим глазам и несколько раз перечитал предложение.

«Этого не может быть! Прошло столько лет после нескольких месяцев совместной жизни! Что это она вздумала повесить на меня своего ребенка, рожденного неизвестно от кого?» — внутри все кипело. — «Когда был юнцом несмышленым, был не нужен, а стал известным полярником, так сразу прибежала!»

Коварство и наглость этой женщины не переставало удивлять и бесить. Корнилов хотел стереть письмо, но желание увидеть ее извинения, в которые он заранее не верил, взяло верх.

«…Анне 27 лет, и она недавно вышла замуж за хорошего мальчика, умного и способного. Они ждут ребенка. Нам ничего от тебя не нужно, но я чувствую вину перед тобой и прошу простить ту глупую девчонку, которая вскружила тебе голову. Но, не выдержав испытания четырёх стен сорвалась с заезжим плейбоем в веселую жизнь курортов и праздников каждый день. Правда эта жизнь была настолько бурной, на сколько и короткой. Когда парень узнал, что я на третьем месяце беременности, внезапно исчез, оставив меня без денег в дорогой гостинице Гагры.

После того, как я отсидела 15 суток в милиции, куда меня сдали работники гостиницы, написала маме, и она выслала денег на дорогу до Красноярска. Там я и родила Анюту. Сначала я не писала, потому что было очень стыдно, что так обошлась с тобой. Хотя пару раз пыталась позвонить домой после окончания экспедиции, но так и не смогла тебя застать. А потом сказали, что по этому адресу такой не проживает. Наши друзья ничего не знали о тебе, и я перестала искать.

Мама умерла, когда Анютке исполнилось 5 лет. Я работала. Наша девочка ходила в садик, потом в школу, которую закончила с отличием. Поступила в горный институт, где познакомилась с молодым специалистом-нефтяником, приезжающим читать лекции. После окончания института, он продолжил ухаживал за ней и через полтора года сделал предложение.

Теперь у них все хорошо, живут душа в душу. Две вещи тяготили меня всю жизнь: то, что я тогда так бессовестно поступила с тобой и то, что Анюта не знает своего отца. В этом я раскаиваюсь перед ней и перед тобой. Многие годы я молила Бога, чтобы он позволил найти тебя и вот, наконец, он услышал мои молитвы.

Прости меня, если можешь и не держи зла.

Екатерина.»

К письму была прикреплена фотография молодой пары: белобрысый молодой человек с короткой стрижкой, держал под руку стройную девушку с длинными темными волосами. Что-то знакомое показалось Антону в ее лице. Ну, конечно! Девушка была очень похожа на его мать на старых черно-белых фотографиях.

Антон сидел, ошарашенный прочитанным до такой степени, что еще долго не мог пошевелиться. В коридоре уже слышались шаги проснувшихся полярников.

Он встал, подошел к зеркалу. Оттуда на него смотрел постаревший Шон Коннери, только белых волос на голове Антона было побольше.

Остаток зимовки он решил не думать об этом, а когда, вынувшись в Питер принес отчет о командировке, Галя спросила:

 — Что ты собираешься с этим делать? — она даже не стала уточнять с чем именно, и так было понятно.

 — Ничего. — сухо ответил Корнилов. — Они живут своей жизнью, не буду им мешать. Тем более у меня скоро следующая экспедиция и я намерен перед ней хорошенько отдохнуть на море, если не возражаешь.

Последняя фраза была сказана таким тоном, который предлагал не развивать больше эту тему. Тогда на этом все и закончилось.

Включился свет, резанув по глазам. Антон так и не смог заснуть всю ночь, но она уже кончилась, и он надеялся, что начинающийся день принесет ему хорошие новости.

Вошла медсестра.

 — Давайте посмотрим, как у Вас там.

Она откинула правую сторону одеяла, и Антон в первый раз увидел результат вчерашней операции. На боку висел пластиковый мешочек, а из-под него торчала трубка, по которой стекала кровь.

 — Хорошо, — сказала она, осмотрев повязки. — Давайте мы все это поменяем.

Женщина умелыми движениями отрывала лейкопластырь, бинты с кровяными подтеками. Настал черед мешочка. Антон не понимал, за счет чего он держится, пока не почувствовал разрывающую кожу боль. Основанием мешочка тоже был лейкопластырь, только много большей площадью и качеством склеивания. Быстро очищая марлей ту часть живота, где только что было нагромождение бинтов и повязок, медсестра обтерла странный нарост, торчащий из живота.

 — Что это? — Спросил Антон.

 — Это стома.

 — Что?

 — Это кишечник, который вывели наружу, чтобы дать швам, соединяющим концы после удаления опухоли, время для нормального заживления.

 — Это вот моя кишка?

 — Ну, да.

Антон внимательно посмотрел на нарост. Картина было не самая приятная. Размером с грецкий орех, выпуклость напоминала изгиб краковской колбасы, только еще не копчёной, а потому имела розово-красный цвет.

Медсестра обтерла ее марлей. Антон ничего не почувствовал вопреки ожиданиям, хотя готов был к страшной боли.

 — Вот так, — приговаривала сестра, наклеивая новый мешочек поверх стомы.

 — Как Вы сказали она называется?

 — Стома.

- Звучит, как реклама зубоврачебной клиники, у которой уже много лет все по одной цене за 950 рублей. Только раньше за эти деньги они делали протезирование, а сейчас только чистку зубов.

Медсестра только улыбнулась.

 — Шутите, значит, все хорошо. — запахнула одеяло, взяла мусор и вышла из палаты.

Следом за ней в палату проскочила Даша и сделав круг, остановилась возле входа.

 — Сейчас будет обход, сам главный врач проводит.

Она это сказала с таким видом, как будто мы должны по команде вытянуться в кроватях по стойке смирно и не дышать.

Тем временем, палата стала наполняться мужчинами и женщинами в легких костюмах разных цветов. Преобладали темно-синие и коричневые, хотя были зеленые и пестрые.

Такое разнообразие красок в одежде удивляло Антона. Его стереотипом формы врача, да и любого медработника, был белый халат, который те бессменно носили многие годы в СССР.

Вот подошли к его кровати хирург, делавший операцию и его лечащий врач. Все присутствующие расположились полу кругом, ожидая пришествие начальства. И он пришел. По его осанке было видно — это самый главный начальник. Он казался выше и увереннее всех, даже шапочка на его голове говорила: ну-ка, вы у меня!..

Едва он подошел к месту, где лежал Антон, круг за ним сомкнулся. Хирург быстрой скороговоркой на не понятном Антону языке рассказывал ход операции и его последствия. Было ощущение, что кругом иностранцы и говорят о чем-то своем. В общем так и было, только речь шла о нем и его болезни.

Внимательно выслушав доклад, главный посмотрел на больного, похлопал его по ноге и со словами: выздоравливайте, — перешел к соседней кровати.

 — Доктор, — позвал Антон хирурга, когда все внимание присутствующих переключилось на соседа и врача, выполнявшего ему операцию.

Хирург подошел поближе.

 — Скажите, как прошла операция?

 — Операция прошла нормально. — негромко ответил доктор.

 — Вам удалось удалить все?

 — Сейчас рано об этом говорить. То, что мы увидели, удалено все, но окончательный результат будет известен после получения биопсии.

 — Когда она будет готова?

 — Через 7 дней. Все что мы вырезали отправлено на проверку.

 — А какие возможны варианты?

 — Если результаты хорошие и болезнь не получила распространение по организму, через 2 месяца мы проведем повторную операцию, уберем стому и восстановим нормальную работу кишечника. Возможно, понадобится небольшая профилактика с химиотерапией. Тогда операция будет через 3 месяца и периодические обследования.

 — А, если результат биопсии будет не очень хороший, что меня ждет?

 — Я думаю, сейчас еще рано говорить об этом.

Процессия к этому времени двинулась из палаты к выходу.

 — Вас скоро переведут в палату. — сказал хирург. — Я еще зайду к Вам.

 — Спасибо. — поблагодарил Антон, не уверенный, что доктор его услышал.

«Странно,» — подумал Корнилов. — «Вчера под вечер, когда к соседу приходил молодой хирург, делавший операцию, на такой же вопрос: как прошла операция? — отрапортовал, как на заседании. Операция прошла успешно, все начисто убрали, не о чем волноваться. Поправляетесь!»

Антон не знал, как воспринимать эти совершенно разные по форме, но похожие по сути информации. В обоих случаях оперировали опытные хирурги, иначе они не работали бы в таком именитом онкологическом центре. Но одна информация была позитивная, а другая — нейтральная.

Либо, его хирург не хотел до поры до времени раскрывать свои опасения, либо здесь имел случай суеверия, которое даже в советские времена, встречалось у опытных врачей.

Но почему-то Антон склонялся к первому варианту. Ему вспомнилось заявление пожилой женщины, вышедшей из кабинета онколога: «Мне обещали 2−3 года! Девочки, занимайте за мной!» По форме это была бравада, а по сути — крик отчаяния. Антон гнал от себя эти мысли, но они возвращались змейкой-медянкой, заполняя собой все его воображение.

Пришла сестра с отделения, он видел ее за пару дней до операции, когда приходил сдавать кровь.

 — Доброе утро! — улыбнулась она. — Поедем в палату?

 — Здравствуйте! — ответил Антон, пожалуй, довольный, что его отвлекли от горестных мыслей. — Да, хотелось бы поскорее покинуть это мрачное место.

Спустя несколько минут, каталка несла его по длинным коридорам. Вот раздвинулись прозрачные двери с надписью «ОПЕР БЛОК» и выпустили очередного пациента, довольные проделанной над ним, работой. Вот лифт, 9-й этаж, холл. Здесь медсестра остановилась перебросится со сменщицей парой слов.

Антон огляделся. Прямо напротив него в углу холла был организован небольшой молельный уголок, в котором стояли друг под другом на угловых полочках иконы. В самом верху, отливая золотым теснением, располагалась икона Иисуса Христа, поднявшего руку, чтобы окрестить пришедшего. Антону показалось, что он смотрит прямо на него, а в голове пронесся тихий, но уверенный шёпот, как будто кто-то выдохнул ему в ухо: Прощение…

Что это, галлюцинации от переизбытка, закаченных в организм, препаратов? Взгляд упал на икону Божьей матери с младенцем на руках. Антону показалось, что она слегка покачала головой из стороны в сторону, как будто отвечала на его вопрос. Что-то острое кололо под сердцем, перебивая боль из живота.

Наконец, каталка, миновав большую прихожую палаты, вкатилась в основную комнату. Подошла вторая медсестра и они помогли Корнилову освободить каталку, благо над головой висела, прикрепленная к толстой хромированной трубе, треугольна ручка. Антон ухватился за нее и подтянувшись на руках, перенес свое, извергающее боль, тело на кровать. Казалось, что перипетии этого дня завершены. Первая медсестра быстро выкатила каталку, а вторая, установив рядом с кроватью длинную стойку-подвес, заполнила крючки большими бутылками с прозрачной жидкостью, соединила их трубочками, с тройником на руке Антона и вышла из палаты, не проронив ни звука.

Стало тихо. Корнилов слышал, как быстро затихли ее шаги в прихожей и скрипнула, закрываясь, дверь палаты. Он осмотрелся. Рядом на тумбочке лежал его телефон, ровно на том месте, где он оставил его перед операцией. Нащупав сбоку пульт управления кроватью, он поднял спинку так, чтобы согнуть затекшую спину, а после этого изогнул другую часть, которая позволила ослабить напряжение вытянутых ног. Стало чуть полегче. Получилось, как в шезлонге, только за окном не было видно солнца и рядом вместо зонтика стояла капельница.

«Веселенький курорт!» — подумал Антон.

И тут он вспомнил, что перед операцией, так и не нашел нигде кнопки вызова медсестры. Он оглядел все, куда доставали его руки, но кроме выключателя света, не нашел ничего, похожего на сигнализацию. Нарастала тревога. Если ему понадобится помощь, то докричаться до медсестры через две двери из конца стометрового коридора, где находилась его палата, не представлялось возможным.

Днем оставалась маленькая надежда на случайно походящую мимо санитарку, но вот ночью …

Корнилов постарался отогнать от себя эту мысль, решив, что за день кто-нибудь его посетит и он все узнает, но приступ одиночества наложил свои руки на горло. Этот комок было никак не проглотить. Антон остро почувствовал ужас афоризма: в старости некому будет стакан воды подать.

Опять больно кольнуло под сердцем. Он даже поморщился.

 — Да, что же это такое? — сказал он вслух, потревожив гулкие стены.

«Прощениеее…» — пронеслось в голове так явственно, как будто он услышал этот свистящий шёпот с придыханием.

 — Кому? — спросил Антон, надеясь на ответ.

«Себеее…, Катеее…»

От неожиданности он вздрогнул и проснулся. Рядом стояла медсестра со шприцом.

 — Обезболивающее будем делать?

 — Да. Конечно! — поторопился ответить Антон, побоявшись, что она сейчас уйдет.

Приподняв край одеяла и обнажив его ягодицу, она побрызгала холодным спреем на кожу и быстрым движением сделала укол. Это был самый больной обезболивающий укол! Антон даже чуть дернулся. Но медсестра, прижав ватку к месту, где только что была игла, сказала с улыбкой:

 — Да, он немного болючий, но сейчас пройдет.

 — Хорошо бы.

Пока Антон прислушивался к боли в ягодице, девушка успела выскочить из палаты, и он не спросил, как в экстренном случае ее позвать.

Полная тишина опять окутала своим ватным одеялом. Больница находилась в лесу далеко от города, поэтому здесь не было слышно привычного гула машин. В комнате вообще ничего не было слышно, даже, как кашляет сосед в другой палате, как будто ее вообще не существовало.

Приступ одиночества навалился с новой силой.

 — Да, что же за жизнь такую прожил, что теперь никому не нужен? — вырвалось у Антона и он сам удивился звуку своего голоса. — Я всегда был предан только одной женщине — Антарктиде, своей Снежной королеве. А теперь такой и ей не нужен!

«Катя» — всплыло в голове сначала имя, а потом и образ красивой блондинки с длинными волосами. Антон почувствовал, что всю жизнь любил ее, но и ненавидел за то, что она отказалась от его любви. Он понял, что пришло время простить ее и отпустить эту боль. Ведь именно она так сильно долгие годы колола его сердце.

 — Прости меня, Катя! — чуть слышно проговорил он.

Что-то щелкнуло где-то внутри, и он почувствовал, как ледяная игла треснула, распалась на множество осколков и растаяла. Сразу стало легче дышать. Боль ушла, так же внезапно, как исчезает росчерк кометы на звёздном небе. Он почувствовал, как все вдруг стало не резким и по щекам полярника прокатилась слеза.

Это было такое неожиданное и новое ощущение, что Антон остановил руку, которая инстинктивно потянулась вытирать влагу с лица. Она не имела ничего общего со слезящимися глазами, во время пронизывающего арктического ветра.

Вошла санитарка, поздоровалась и деловито начала убирать палату. Вытирая тумбочку, она заметила мокрые дорожки на щеках пациента и участливо спросила:

 — Так больно? Может сестру позвать?

 — Нет, спасибо! Все хорошо! — и, вздохнув, добавил. — Теперь все хорошо.

 — Я открою окно? Спросила она. — У Вас тут душно, а на улице так тепло. Наконец-то началось наше Питерское лето.

Антон улыбнулся и кивнул. Свежий летний воздух, вот чего ему всегда не хватало.

В открытое окно ворвался любопытный ветерок, посмотреть, что тут скрывают за трехслойными стеклопакетами окон. Пробежался по палате, порылся в салфетка, каких-то бумажках на тумбочке и, не найдя ничего для себя интересного, выскочил обратно шелестеть листвой деревьев.

Санитарка закончила уборку и на выходе спросила:

 — Окно закрыть?

 — Оставьте. Так легче дышится.

А снаружи доносился щебет птиц, шум леса и даже радостный детский смех с игровой площадки больничного парка. И хотя дышалось легко, но что-то все-таки еще стесняло грудную клетку, вернее, она была в клетке, которая не давала вздохнуть полной грудью. Он понял, что это. Одиночество не отпускало. Сколько бы ему не осталось, все пройдет в бессмысленном существовании, в ожидании смерти.

В лесу послышался крик кукушки.

 — Кукушка, кукушка, скажи сколько мне жить? — вспомнил он детскую игру.

На тумбочке звякнул колокольчиком телефон, извещая о полученном сообщении. В этот момент солнце, разметав вату облаков, ворвалось в окно, осветив самые темные закутки комнаты своим радостным теплом. Антон протянул руки и открыл сообщение.

«Здравствуй, папа!» — он даже перечитал от неожиданности. — «Я твоя дочь Анна. Мне позвонила тетя Галя и сказала, что у тебя назначена операция. Мы с Сашей, это мой муж, прилетели вчера и теперь едем к тебе вместе с детьми. У нас двое близнецов: Катюша и Антоша. Теперь ты не будешь больше один!»

Слезы хлынули из глаз. Старый полярник, одинокий волк Антарктиды, плакал, не стесняясь и уже не сдерживая, нахлынувшие чувства. С треском разлетелась ледяная клетка, сдавливающая грудь. Чувство радости и счастья захлестнули Антона. «Больше не один!» — стучало в голове, я нужен горячим человеческим сердцам. Прощай Снежная королева! Я долго был в твоем ледяном плену, но теперь возвращаюсь к людям.

Немного успокоившись, он расслышал, надрывающуюся в лесу кукушку, настойчиво требующую начать подсчет ее предсказания.

 — Не нужно мне знать, сколько там осталось! — сказал он, преодолевая ступенчатый вдох, как у барышень в фильмах после рыдания. Я счастлив и нужен своей дочери, моей семье, а потому благодарен Богу за каждое подаренное мгновение. И пусть их будет столько, сколько будет — все они мои.

Раздался звук открывающейся двери в прихожей и по линолеуму засеменили маленькие башмачки.

 — А где мой дедушка? — в унисон обиженно пропели два детских голоска.